О правильной поклейке ярлычков,
часть 4/2

Александр Хайфиш

Часть 4/1. Часть 4/2.

IV.19. Маоизм. Ещё один гибрид меньшевизма и народничества схожего толка. Но существование этого гибрида доказывает, что хрущёвщина – хрень всё-таки не случайная: вот и Мао мыслил в аналогичном направлении. Бросающаяся в глаза разница с хрущёвщиной – только в том, что Мао не мог демаоизировать сам себя и не мог, следовательно, поставить под сомнение всю предшествующую историю коммунистического строительства в Китае. А так мы и в китайском случае видим то же самое:

- отступление с большевистских позиций после выполнения 1-й пятилетки (однако не только без демаоизации, но и без десталинизации);

- политическая и экономическая децентрализация;

- кампания против бюрократизма (вот этот прикол, кажется, не был свойственен титоизму, он характерен для практик Хрущёва и Мао, а это говорит о большем госкаповском влиянии на Тито и народническом – на Хрущёва и Мао);

- сближение с США (и подобно Тито – против СССР), порождение ложной антисоветской концепции социал-империализма (заключавшейся в утверждении, что СССР точно так же тянет все соки из своих союзников, как страны империалистического ядра – из своей колониальной периферии);

- сельскохозяйственный авантюризм (и это тоже общая черта именно для Мао и Хрущёва);

- стихийщина (но если у Хрущёва она была скорее следствием свойств его характера, то у Мао – явным народническим убеждением, что если массам что-то поручить, то они обязательно справятся).

Можно в первом приближении сказать, что Тито, Хрущёв и Мао – это три степени меньшевистского перерождения, осуществляемого в чём-то похожими Яркими Личностями (замечаем, что вождизм во всех трёх случаях проявляется очень выразительно) при схожих объективных обстоятельствах (в пределах одного десятилетия по тем или иным причинам требуется отречься от большевистской практики, но не отбрасывать прочь левые и даже революционные идеи). Если Тито – это перерождение окончательное, дающее в результате капитализм, хоть и своеобразный, то Хрущёв – перерождение непоследовательное, которое стихийно тащит общество в направлении капитализма, но не успевает дотащить ввиду значительного сопротивления среды и отсутствия твёрдой концепции у инициатора затеи, а Мао – перерождение неполное, народническое, которое по замыслу и не должно быть полным, которое проистекает лишь из коренной ошибки об абсолютной роли масс во всех сферах жизни.

Многие составные элементы маоизма сконструированы на том же предположении: теория новой демократии подразумевает, что раз народ хочет, то пусть капитализма в экономике будет лишь немногим меньше, чем социализма; концепция линии масс – требование к партийцам систематизировать разрозненные народные идеи и следовать им как целому; концепция народной войны – приоритет партизанщины над правильными военными действиями. В тех же идеях культа масс прячется и дух меньшевизма: ведь гораздо легче предположить, что какое-то дело и само сделается, если бросить клич, чем прикладывать собственные усилия, чтобы это дело всё-таки выполнить. Ну а когда оказывается, что массы не могут на одном энтузиазме самостоятельно плавить сталь, поднимать сельское хозяйство на невиданные высоты и побивать регулярные армии, равно и не могут одним революционным чутьём поддерживать верные политические идеи и перевоспитывать в истинно революционном духе зажравшихся партийцев и всяких там интеллигентов-горожан – тогда наступают тактически ещё более тяжкие, чем у Хрущёва, последствия реализации всех этих замечательных идей на практике. Стратегически, однако, маоизм сохраняет в себе некоторый большевистский революционный дух и разум (благодаря отсутствию «десталинизации» в широком смысле слова и всё-таки благодаря концептуальной опоре на массы, потому что лучше уж абсолютизировать их роль, чем пренебрегать ею) – а потому он и не приводит систему к окончательному краху (смотрим на современную КНР, а потом смотрим на осколки СССР и Югославии).

Эта моя попытка разобраться в соотношении явно весьма родственных друг другу титоистских, хрущёвских и маоистских идей, безусловно, не претендует на окончательную истину, да и на законченную мысль-то тянет с трудом; однако полагаю, что она по крайней мере может помочь читателям взглянуть на эти учения под одинаковым углом.

V.20. Большевизм. Сущность большевизма я уже описал выше. Выражаясь всяческими «-измами», это марксизм-ленинизм + сталинская практика. Относительно последней я бы добавил следующее важное утверждение. Считается, что Сталин вносил в теорию марксизма-ленинизма лишь некоторые дополнения. Если оценивать ситуацию по сталинским публицистическим работам, то можно сказать и так. Тем не менее, сталинская практика сама является очень важным вкладом в теорию, поскольку она показала необходимость и полезность всеохватного управления социалистическим обществом. Функция государства как аппарата насилия правящего класса при социализме отходит на второй план, а на первый план выдвигается организующая функция государства, причём эта функция применяется в обществе настолько широко, что несоциалистическим государствам такой размах деятельности и не снился. Организующая функция социалистического государства, широта и масштаб реализуемых им задач – это пункт, который следует рассматривать как неотъемлемую составную часть коммунистической теории. А на этом месте нужно вспомнить, что в начале статьи я говорил о некоторых прямых ошибках теории в её нынешнем виде. Важнейшая такая ошибка – это тезис об отмирании государства при коммунизме, заставляющий нас в числе прочего ошибочно видеть родственную идеологию в анархизме. Но на самом деле при коммунизме отмирает не государство, отмирает лишь его основная в эксплуататорском обществе функция классового принуждения. Организационная же функция коммунистического государства не только сохраняется, но и развивается.

То же самое можно сказать и о проблеме статуса большевистской партии при социализме. Стихийно сложившаяся ещё при Ленине роль партии как руководящей и направляющей силы социалистического общества должна быть осознана аналогичным образом, превратившись из чистой практики в элемент теории. Ведь партия – это инструмент отбора в народе тех людей, которым больше всех надо, людей идейных и активных, людей, стремящихся к переустройству и совершенствованию общества, к овладению коммунистической теорией, к лучшему освоению своей профессии, к накоплению других знаний и навыков. О, разумеется, всякий инструмент может сломаться, и, разумеется, инструмент нужно правильно применять; но ведь из этого же не следует, что если у вас однажды сломался молоток, то впредь гвозди нужно забивать руками, из этого следует только, что за состоянием молотка нужно следить и не позволять ему ломаться. Сегодняшняя широко распространённая в левой среде фобия по отношению к некоторой Партии с большой буквы была бы смешна, если бы не вызывала грусть: эта фобия совершенно алогично постулирует, будто бы в отсутствие плохой партии хороший народ непременно привёл бы СССР к коммунизму и будто бы в будущем он тоже приведёт нас к коммунизму без всяких гнусных партийцев. Остаётся совершенно непонятным, чем же в таком случае народ занят сейчас, когда ему уже тридцать лет как никакая плохая компартия не мешает…

Я скажу больше – наличие у большевизма цели в виде теперь уже точно известного из практики образа будущего, а также инструмента в виде массовой партии, построенной на принципах дисциплины и демократического централизма, суть те субъективные преимущества (наряду с объективным ходом исторического процесса), которые и позволяют большевикам добиваться успеха. Искази цель (а её мы более подробно обсудим чуть позже, в заключительной части статьи), скомпрометируй партию как инструмент – и можно будет бесплодно болтать на капиталистической помойке о светлом будущем до скончания веков. Несмотря ни на какую помощь нам со стороны исторического процесса.

Что касается предреволюционной тактики большевизма. Как показало обсуждение черновика статьи, по прочтении моей критики небольшевистских левых течений у обиженных троцкистов-активистов складывается впечатление, будто автор пренебрежительно относится к текущей чёрной политической работе типа агитации граждан, профсоюзной борьбы, защиты прав трудящихся, уличных акций, участия в политической жизни, участия в жизни города, коллектива, двора и подъезда – в общем, ко всякой деятельности, которой заняты современные активные левые. Это, само собой, не так – без в том числе этой работы большевикам не обрести субъектность, не создать партию, не заработать авторитета в массах, не получить практического опыта и не вырасти над собой. Однако всё это необходимо делать не в качестве самоцели, а в рамках общей стратегии действий, направленной к одному – организоваться, получить власть и начать строить новое общество. Если у вас есть стратегия, основанная на чётко понятых реалиях того общества, в котором вы работаете, то даже пресловутая розданная у проходной листовка в отдельных случаях может быть полезна. А если у вас стратегии нет и реалий вы не понимаете (чего только стоит количество участников нашей левой тусовки, до сих пор, на тридцать седьмом году перестройки, полагающих, что надо непременно участвовать в выборах, дабы после особенно дружного выступления просветлённого народа КПРФ завоевала большинство в Думе и заборола ненавистный режим), то бегать по акциям и организовывать профсоюзы можно до посинения – в предельном случае злобные буржуи даже не узнают о вашем существовании, а узнав, справятся со всей вашей многолетней борьбой одним лёгким движением левого мизинца.

Мы немного отвлеклись, так что вернёмся к основному предмету статьи. Что можно добавить по поводу каких-то ответвлений большевизма? Генеральная большевистская линия реализовывалась в СССР и союзных ему странах лишь до середины пятидесятых годов, а затем сменилась в большей или меньшей степени реакционными по отношению к большевизму течениями, которые перечислялись выше. Как большевизм, проживший значительно дольше, можно рассматривать кубинскую систему (хотя в последние десятилетия рубильник бухаринства повернули и на Кубе). Если говорить об экзотике, то, возможно, преимущественно большевистской следует признать политику Санкары в Буркина-Фасо, хотя она продолжалась слишком недолго, чтобы можно было утверждать что-то однозначное.

На стыке большевизма и антиимпериалистического народничества существует теория фокизма за авторством Че Гевары – теория скоординированного ведения партизанских войн в труднодоступных районах для совершения социалистических революций и подрыва позиций империализма в разных странах. Но это теория, посвящённая одному конкретному вопросу, а не нечто альтернативное большевизму.

Свою специфику имеет осаждённый большевизм – в этом случае в обществе возрастают национализм, интенсивность идеологической работы с населением, экономическая автаркия (страна стремится выстроить замкнутую экономику ускоренными темпами или ввиду своей малой величины вообще не имея к тому полноценной возможности, вследствие чего вынуждена приносить в жертву текущий уровень жизни населения) и милитаризация (аналогично, страна вынуждена содержать более крупные вооружённые силы, чем может себе позволить с точки зрения экономики). К этой ветви относится чучхе, а также, вероятно, ходжаизм и Румыния Чаушеску, хотя тут я не готов высказываться с полной определённостью.

А так с большевизмом в общем-то всё. Можно сказать, что истинно коммунистических опытов государственного управления пока что было мало, поэтому всё так единообразно. Но я уверен, что просто правильный социализм в принципе одинаковый, а значит, никакой развесёлой карнавальной пестроты мы в этом разделе никогда не увидим.

V.21. Побеждённый большевизм, или большевизм на руинах. Под общий большевистский заголовок стоит добавить ещё одно течение, но большевизмом оно уже не является – он тут остаётся только в роли исторического корня. Этот бывший большевизм пережил почти полную идеологическую деградацию: националистические настроения в нём расцветают ещё пышнее, нарастает ненависть к буржуазным политическим свободам (а заодно и к их социалистическим вариантам), разгорается любовь к милитаризму и вообще ко всякой жёсткости ради жёсткости, появляется пристрастие к архаическим общественным явлениям вроде религии и стремления отправить женщину на кухню, а борьба с гомосексуализмом становится настолько навязчивой идеей, что и непонятно уже, действительно ли от неприязни человек о нём столько думает… От большевизма сохраняется в лучшем случае верность плановой экономике и сталинской культурной надстройке, а также ностальгия по брежневским временам.

Феномен «красно-коричневых» постсоветской России представлял собой не только фигуру либеральной пропаганды: в первое десятилетие после контрреволюции красный консерватизм господствовал в левой общественной мысли абсолютно (собственно, и КПРФ выросла на этой идейной почве), да и во второе мало что изменилось, что было хорошо видно уже не только по газетам, книгам и митингам, но и по интернету (автор гарантирует, он сам тогда предавался тем же извращениям). Изменение состояло только в том, что условного генерала Макашова понемногу вытеснили условные теоретик Кара-Мурза, конспиролог Мухин и писатель-журналист Калашников – то есть от политической практики всё перешло в теорию и на бытовую плоскость. А уже в третье десятилетие истосковавшиеся по практике адепты подобных идей рванули в Донбасс – на чём, в общем-то, и закончилась эпоха красно-коричневого преобладания на левом фланге.

Причины такого явления довольно очевидны – потерпев поражение без сражения, сдав без боя все свои позиции, логично сделать вывод типа «нужно было больше Суровости, недаром всякие грязные демократы и правозащитники только о ненасилии и вещают». До всё того же левого фашизма от побеждённого большевизма – один шаг. Ещё можно добавить, что если исторический национал-большевизм двадцатых годов зародился как стремление к синтезу идей национализма и плановой экономики (добавить в салат прочих компонентов по вкусу конкретного кулинара) со стороны побеждённых правых, то большевизм на руинах – как стремление к тому же самому синтезу со стороны побеждённых левых.

Аналогичное национал-большевизму понятие «кверфронт» существует и в Германии, и тоже ещё с двадцатых годов, и тоже зачастую проявляется сегодня скорее со стороны левых, причём в основном в неорганизованном, бытовом плане.

Часть 1.
Часть 2.
Часть 3.