Основы философских знаний.
Начало философии нового времени.
Рационализм и эмпиризм XVII-XVIII веков

Часть 1. Часть2.
Часть 3. Часть4.

От редакции сайта РКРП: В данной лекции в начале рассказывается о причинах, приведших к смене Средневековья Новым Временем, о том, как повлияли на Европу Великие Географические Открытия и последовавшая за ними Революция Цен, о противоречивом характере первых буржуазных революция и о появлении философии рационализма и эмпиризма, во многом заложивших философские основы современной науки.

1.Критерии и хронология перехода от Средневековья к Новому времени.

Под Новым временем принято понимать, в главном и основном, эпоху капитализма, эпоху господства капиталистического способа производства, капиталистической общественно-экономической формации, – если не в абсолютном выражении, то как ведущей тенденции мирового развития. Средневековье, как вы помните, – это эпоха предшествующей формации, то есть феодализма.
В качестве разграничительной линии между Средневековьем и Новым временем предлагались разные исторические моменты. В исторической науке последних советских десятилетий за такую черту перехода принималась середина  XVII столетия. Раньше, в первые десятилетия Советской власти, распространено было мнение, что эта черта проходит по началу Великой Французской Революции, за основу брался 1789 год. Сейчас же всё больше распространяется, проникает даже в школьные учебники мнение, давно существовавшее в буржуазной науке, согласно которому граница между Средневековьем и Новым временем отодвигается к 1453 году и связывается, главным образом, с расцветом Ренессанса в Италии и Европе.

Но, во-первых, почему 1453 год? В данном аспекте он ознаменован тем, что под натиском турок-османов пал Константинополь, большое количество образованных греков переселилось в Италию, туда привезли и много греческих книг, в том числе старинных, которые стали интенсивно изучаться ренессансными интеллектуалами. Но сам-то Ренессанс в Италии начался за сто лет до этого. Уже тогда, как писал Маркс, спорадически возникают в Италии первые мануфактуры, то есть предприятия, базирующиеся ещё на ручном труде, но уже на разделении этого труда между большим числом людей, организуемых в качестве наёмных рабочих крупным капиталом. Уже возникает эксплуатация наёмного труда капиталом. И уже в XIV веке в Италии произошли первые восстания наёмных рабочих.

Во-вторых, можно ли при всём этом считать Ренессанс действительным началом эпохи капитализма? К. Маркс так не считал. Он в первом томе “Капитала” отмечает: хотя и были спорадические очаги капиталистического производства с XIV века, но «действительное начало эпохи формирования капитализма относится лишь к XVI веку». Как подчёркивал основоположник коммунистического движения в Италии Антонио Грамши, Ренессанс не создал ни наций, ни централизованного государства, ни нового масштаба истории (ни европейского, ни мирового), ни новой науки, ни новой философии, на чём мы теперь подробнее остановимся.

Не случайно главной идеей Ренессанса, его культурной ориентацией, была попытка возврата к прошлому — возрождение блестящей античной, греко-римской культуры. Кстати говоря, попытка такого возрождения была далеко не первой. В советской науке велась целая дискуссия о том, сколько было ренессансов, имелись ли они в других, восточных культурах. Похоже, что такие попытки возврата к блестящим страницам древней истории были не раз, и ни одна из них не привела ни к каким революционным сдвигам. Да и европейский Ренессанс вместо науки Нового времени продолжал развивать алхимию и астрологию. Вместо новой философии он пытался возрождать школы античной философии.

Чуть не единственным вкладом, вошедшим в равнодействующую прогрессивного развития мировой истории, был гелиоцентризм, то есть учение Коперника о том, что Земля не является центром мироздания, а вращается вокруг Солнца. В принципе это учение тоже существовало ещё в древности и основ мировоззрения, на самом деле, не затрагивало. Просто на место Земли в качестве неподвижного центра мироздания было поставлено Солнце. При всем идеологическом значении этого учения для определённого, уже более позднего, момента, его всё же не приходится считать отправным пунктом качественно нового мировоззрения. Шагом к такому мировоззрению стало учение Джордано Бруно о множественности миров Космоса. Но в систему науки Нового времени то и другое вошло, в преобразованном виде, только с открытием законов Кеплера, а это уже середина XVII века.

В социальном аспекте движение Ренессанса, на что особое внимание обращал Антонио Грамши, было по сути своей элитарным. Оно охватывало узкий круг образованных интеллектуалов, незначительное меньшинство даже господствующего класса. Оно не имело никакого отношения к народным массам Италии. Сами деятели Ренессанса в большинстве своём относились к этим массам, мягко говоря, свысока. И именно тем, что Ренессанс уже при первоначальном возникновении капиталистических отношений породил ярко выраженный индивидуализм, он прежде всего и симпатичен буржуазным идеологам, поэтому они склонны всячески преувеличивать его историческое значение. Но надо сказать, что даже буржуазный индивидуализм по-настоящему должен был возникнуть заново, не на почве Ренессанса.

В силу каких же причин происходит действительное вступление человечества в новую стадию общественного развития? Как всегда, основу этих причин надо искать в сфере общественного производства. К концу XV столетия феодализм утрачивает свою адекватную основу – натуральное хозяйство, по крайней мере в большинстве стран Западной Европы. К этому времени, как отмечал Энгельс, «деньги подмыли и подрыли феодализм». В частности, по этой причине европейцы ринулись за моря на поиски, прежде всего, денежных металлов - золота и серебра, которых не хватало для бурно развивавшихся товарно-денежных отношений.

Уже не несколько городов северной Италии, а всё большую и большую часть феодального мира, причём не только Европы, охватывают мануфактуры – если не централизованные, то рассеянные, когда купец раздавал полуфабрикаты для обработки крестьянам или ремесленникам. Формально это ещё домашнее производство, но фактически уже не самостоятельное ремесло, а начало капиталистической эксплуатации.

Ещё один из современников этой переходной эпохи, Фрэнсис Бэкон, выделял три изобретения, которые, по его словам, изменили облик и состояние всего мира. Это книгопечатание, порох и мореходная игла, то есть компас. Происхождение этих изобретений, по его же словам, темно. Мы же теперь знаем, что они были заимствованы европейцами с Дальнего Востока. Все они были давно известны в Китае и соседних с ним странах. Сложными путями они дошли до Европы и здесь пришлись весьма впору зарождавшемуся капитализму в тот момент, когда ему становилось тесно в феодальной Европе. Посредством, прежде всего, развития мореплавания и военного дела (во всех остальных отношениях Европа ещё долго отставала от Востока), этих решающих моментов для экспансии вширь, зарождавшийся капитализм смог обрести новый масштаб всемирной истории.

Именно с так называемых Великих Географических Открытий и следует вести отсчет начала перехода от Средневековья к Новому времени. Дело в том, что всякий такой переход не одномоментен, он сам имеет своё начало, свою середину или вершину, и своё завершение. «Началом начала» Новой истории следует считать, очевидно, Великие Географические Открытия рубежа XV – первой четверти XVI века, прежде всего открытие португальцами морского пути в Индию и мореплавателями на испанской службе – Нового Света, неразрывно связанное с началом колониальных захватов. Это совпадает и с Марксовой характеристикой. Дело в том, что в итоге этих открытий, особенно открытия Нового Света, произошло нечто большее, чем колонизация отдельных земель. Произошла встреча двух эйкумен, двух, можно сказать, населённых Земель, развивавшихся до этого практически в полной изоляции и разделённых несколькими тысячелетиями исторического времени. Новый Свет находился примерно на той стадии развития, на которой Старый Свет был за три с половиной – четыре тысячи лет до того. И такая колоссальная разность исторических потенциалов позволила европейским завоевателям не только быстро овладеть гигантскими пространствами Нового Света, но и овладеть его огромными богатствами. Сначала теми, которые накапливались веками в сокровищницах священных царей и жрецов, а затем – теми, которые начали производиться уже в колониях посредством рабского принудительного труда, обрекавшего на гибель целые народы. Возможность организовать такую сверхэксплуатацию значительной части мира у них появилась именно в силу того исторического разрыва, той исторической дистанции, которая разделяла эти две эйкумены, две «населённые Земли».

Заморские экспедиции имели капиталистическую тенденцию уже потому, что были связаны именно с мануфактурным укладом. Это и верфи, и оружейные предприятия, и даже каждый корабль представлял своего рода плавучую мануфактуру. С другой стороны, вследствие «встречи эйкумен» зарождавшийся капитализм и его носитель – торгово-мануфактурный капитал Европы – получил решающее превосходство не только над народами колоний, но и над трудящимся большинством населения самой Европы, а также над старым господствующем классом - феодальным.

Важнейшую роль здесь сыграла так называемая Революция цен. В Европу хлынул невиданный ранее поток золота и серебра, который понизил стоимость самих денежных металлов и тем самым повысил цены  на всё остальное. В результате сильно обесценились феодальные ренты, которые были фиксированными, строго закреплялись обычаем, и повысить их было очень трудно. И те слои господствующего класса, которые пытались и дальше хозяйствовать по-феодальному, оказались обречены на разорение, во всяком случае, их позиции стали резко ослабевать.  В выигрыше оказались лишь те, кто начал незамедлительно, а то и ещё раньше, перестраивать свое хозяйство на новый, капиталистический лад — так называемое новое дворянство. Мы его знаем, прежде всего, по английской истории, но оно возникает в эту эпоху в большинстве европейских стран и выступает гегемоном всех раннебуржуазных революций в Европе в последующие полтора-два столетия.

Выиграла, конечно, и собственно буржуазия, развивавшаяся на базе средневекового бюргерства – верхушки средневековых горожан.  Но она пока ещё не могла претендовать на гегемонию и далеко не сразу выдвинулась на первый план в зарождавшемся классе капиталистов — владельцев капитала, владельцев частных средств производства, эксплуататоров наёмного труда.

XVI-XVII века - это расцвет так называемого первоначального накопления. Маркс показал в заключительных главах первого тома «Капитала», что это был отнюдь не тот идиллический процесс, который изображали буржуазные экономисты: будто бы первые капиталисты в силу своей бережливости, трудолюбия и других похвальных свойств составили себе первоначальный капитал. Вообще не образование капитала было центральным моментом этого накопления, а образование рынка наёмного труда. А для этого требовалось принудительное отделение трудящихся от средств производства, то есть лишение крестьян их земельных владений, которые они имели по феодальному праву на условии выполнения  феодальных повинностей; лишение ремесленников их средств производства, которые они, в рамках цеховой организации, тоже имели в качестве даже не владения, а собственности. И то экономическое и военно-политическое превосходство, которое встреча эйкумен обеспечила формирующемуся классу капиталистов, позволило ему резко усилить это первоначальное накопление и преодолеть сопротивление народных масс.

В эту эпоху происходят первые раннебуржуазные революции. Принято считать, что их было всего три: Германская 20-х годов XVI века, Нидерландская в 60-70-х годах XVI века и, наконец, Английская середины XVII века.

Последнюю некоторые историки называют Великой Английской Революцией. И это действительно так, потому что в качестве буржуазной революции именно она создала главный центр последующего капиталистического развития и классическую модель этого развития — британскую. Она же была вершиной европейского и даже всемирного общественного кризиса, вылившегося в Тридцатилетнюю войну 1618-1648 гг. Поэтому советские историки имели реальные основания именно в ней видеть момент перехода от Средневековья к Новому времени. Но на самом деле этот момент составляет не весь переход, а его срединную кульминацию.

Завершение перехода относится, видимо, к концу XVII – началу XVIII века, когда историей была подведена черта под кризисом XVII века. Это выразилось и в изменении международных отношений внутри Европы, и в качественно новом этапе колониальной экспансии, и в итогах раннебуржуазных революций – даже в Англии лишь в 1688-89 гг. происходит так называемая Славная революция, положившая конец реставрации Стюартов. С этого рубежа начинается вызревание непосредственных предпосылок перехода уже не к раннему, а к зрелому капитализму: с одной стороны, промышленного переворота в Великобритании, с другой – Великой Французской революции. В это же время формируется и Россия как великая европейская держава.

Отождествлять весь переход, весь период смены эпох с его революционной вершиной – значит думать, что отдельная революция может полностью осуществить смену общественно-экономических формаций. Такое представление, как предупреждал Ленин, – разновидность «детской болезни левизны».

2.    Об исторической роли раннебуржуазных революций.

Весьма странно предполагать, что в эпоху раннебуржуазных революций было всего три революции, из которых две победоносных. Не бывает так. И, на мой взгляд, более внимательное изучение той эпохи показывает, что их было значительно больше, но большинство из них потерпели политическое поражение, передовые силы этих революций были разбиты, и это нередко оборачивалось трагедиями целых народов. Но нельзя сказать, что эти революции потерпели полное поражение в качестве буржуазных. Что касается так называемого первоначального накопления, отделения трудящихся от средств производства, перехода этих средств производства в распоряжение класса капиталистов, – это главное для капитализма дело раннебуржуазные революции очень серьёзно продвигали вперёд даже в случае политического поражения их авангардных сил. И общество, которое являлось результатом как побед, так и поражений раннебуржуазных революций, было уже далеко не феодальным. Это было общество, по меньшей мере, переходное к капитализму.
Ещё одной особенностью раннебуржуазных революций было то, что они имели религиозную форму, как и все предшествующие народные движения эпохи Средневековья (об этом мы говорили на прошлой лекции). Религия была ведущей формой общественного сознания Средневековья, и это не могло измениться сразу. Для того, чтобы положить начало переустройству общества, ранние буржуазные революции тоже должны были принять и освоить эту традиционную форму, понятную современникам.

И поэтому исходным пунктом эпохи раннебуржуазных революций и всей эпохи начала Нового времени выступает Реформация. Кстати говоря, эта мысль высказывалась и Антонио Грамши: не Ренессанс, а Реформация, которая, в отличие от Ренессанса, была широким народным движением. Начавшись в Германии в 1517 году, она охватила большую часть Европы, где-то одержала победу, где-то потерпела поражение; но, как и в целом раннебуржуазные революции, даже поражения Реформации отнюдь не возвращали общество в феодальное прошлое, как это представлялось авторам некоторых учебников, в том числе считавших себя марксистами.

С другой стороны, среди людей весьма радикальных и даже коммунистических воззрений распространено мнение, согласно которому революция – это всегда благо для угнетенных масс, с энтузиазмом ими подхватываемое и развиваемое. Применительно к буржуазным революциям вообще и раннебуржуазным в частности, это лишь часть правды.  Дело в том, что победа капитализма, его утверждение  означает для большинства трудящихся и эксплуатируемых отнюдь не улучшение их положения, а наоборот, прежде всего их экспроприацию, их отделение от средств производства, их принуждение, в том числе самым что ни на есть внеэкономическим путём – «кровавыми законами», к наёмному труду, к продаже своей рабочей силы, прежде чем это станет уже привычным образом существования людей спустя столетия. Разумеется, ко всему этому стремиться трудящиеся и эксплуатируемые никак не могли. Поэтому отнюдь не редкость, что в ходе буржуазных революций, и особенно раннебуржуазных, значительная часть угнетённых выступает против них. Другая часть, особенно «предшественники современного пролетариата», как называл их Энгельс, пытается направить революцию против всякой эксплуатации и всякого угнетения; но такие попытки ещё долго обречены на поражение.

С другой стороны, нет и однозначного соответствия между раннебуржуазными революциями и развитием культуры, прежде всего потому, что они имели религиозную форму. К примеру, пуритане, идеологи и вожди самой зрелой из раннебуржуазных революций – Английской (во многих отношениях она уже не ранняя), были в культурных вопросах самыми настоящими обскурантами и мракобесами. Они вообще были врагами светской культуры, и их бы воля – они бы создали в Англии нечто вроде самых крайних проявлений теперешних исламских республик. Поэтому неудивительно, что передовые люди того времени, готовившие своим творчеством идейное основание прогрессивного развития, перехода к Новому времени, отнюдь не были сторонниками этой революции и нередко оказывались в противоположном лагере. Так что надо видеть реальную противоречивость революций вообще, и раннебуржуазных революций в частности, и не впадать в детскую идеализацию. Как писал Ленин, когда революцию начинают писать исключительно с большой буквы, возводить в нечто почти божественное, – это верный путь к поражению таких революционеров.

3.    Роль философии в формировании нового мировоззрения.

Поскольку у нас курс основ философии, то мы сосредоточим внимание на формировании нового мировоззрения этой переходной эпохи, которая, как и во всех подобных случаях, предъявляет повышенные требования именно к философии. Обратите внимание, как высоко, в превосходных степенях, мыслители того времени оценивают общественную роль философии.

Прежде всего, это время, то есть главным образом XVII век и начало XVIII, – период формирования новой философии, она же философия Нового времени. Отправным пунктом её формирования выступает кризис философских основ прежнего мировоззрения, а такую философскую основу составляла схоластика. Я думаю, вы помните по прошлой лекции, что «схоластика» означает в буквальном переводе «школьная философия». Точнее, это философия, которой учат, как мы бы сказали, в системе образования: сюда включался, конечно, и университет.

Именно с того времени, из трудов тех мыслителей, о которых мы будем говорить, повелось уничижительное представление о схоластике как о чуть ли не пустословии, как о пустом умствовании, штудировании, зубрёжке давно устаревших или даже никогда не бывших состоятельными истин, которые никакого положительного знания не дают.

В этом также лишь половина истины, если не меньше половины; мы с вами говорили, что для эпохи Средневековья схоластика сделала очень много в плане именно развития философии и в целом общественного сознания. Но всему приходит конец, всё когда-то устаревает и изживает себя, и схоластика, исходившая, прежде всего, из интерпретации философии великого Аристотеля, уже не имела возможности выражать новые потребности общественного сознания.

Отсюда чрезвычайно характерная черта эпохи XVII — первой половины XVIII веков: на первый план выходит вторая сторона основного вопроса философии — познаваем ли мир и как он познаваем?  Раньше всегда, если этот вопрос вообще осознавался, то на первом плане была его первая сторона: материальное или идеальное начало первично? В эту же эпоху впервые была отчётливо сформулирована и выдвинута на первый план вторая сторона основного вопроса философии. Получает развитие как самостоятельная философская дисциплина гносеология, то есть философская теория познания.

Распространено мнение, что это стремление к теории познания и само содержание этой теории познания были перенесены в естествознание из естествознания того времени. Однако конкретная история общественной мысли и общественной практики свидетельствует об обратном. Как и в другие эпохи, философия представляет, по словам одного из её представителей, «эпоху, схваченную в мысли»; она выражает общественное сознание в концентрированном виде и опережает его другие компоненты в своём развитии, пролагает им путь. Философская гносеология и методы познания, которые она разрабатывала, а почти только этим она и занималась свыше столетия, на самом деле опережали развитие экспериментально-математического естествознания, которое ляжет в основу производительных сил зрелого капитализма.