О правильной поклейке ярлычков,
часть 3

Александр Хайфиш

III.8. Классическое народничество. Выше я описал народничество как общее явление; многое из сказанного можно повторить и применительно к отечественным народническим организациям. Как с середины XIX века развивалась их идеология? Сначала, в полной мере восприняв дух утопического социализма, народники делают себе идеал из простого народа (в данном случае основной его массы – крестьянства)и постулируют, что он поведёт нас в светлое будущее мимо капитализма на базе общинного землевладения и самоуправления, союза бесчисленного множества мелких общин, всеобщей дружбы и благорастворения воздухов – достаточно только освободить его от угнетателей (сначала помещиков-крепостников, затем царизма в целом). Потом оказывается, что без крепостного права крестьянские массы великолепно проникаются духом капитализма, а отнюдь не общинного социализма, пропагандистов они не слушают, а то и сдают тому же царизму, а над любителями искать в народе высшую духовность попросту смеются. Отсюда народники делают вывод, что раз народ не хочет сам разобраться с плохими угнетателями, значит, надо самим убить всех плохих, и тогда народ станет хорошим и всё-таки организует всё перечисленное. На этом месте на сцену выходит революционный индивидуальный террор, проводимый сперва народовольцами, затем эсерами. В идейной базе учения ничего не меняется – децентрализованный духовный общинный кооперированный крестьянин есть наше светлое посткапиталистическое будущее.

А когда исторические волны всё-таки выносят эсеров на вершину власти, происходит внезапный поворот, и вчерашние заклятые враги капитализма и друзья народа банально продолжают политику прежних буржуазных правительств – крестьянин крестьянином, самоуправление самоуправлением, но ведь прибыль сама себя не сделает, война сама собой не выиграется, да и управлять-то должен не сирый крестьянин напрямую, а пусть он культурно, по-буржуазному выберет Учредительное собрание из своих любимых революционных вождей. Когда же власть действительно переходит к народу и начинаются реальные социалистические преобразования, эсеры тут же встают на путь контрреволюции – потому что лично их обделили властью, потому что мелкая буржуазия, сколько она там о плохих капиталистах ни трепись, в конечном счёте всё равно выступает за капитализм, потому что преобразования, заходящие дальше земельного кооператива и мелкой общинности, вступают в полное противоречие с их взглядами. И тут уж эсеры не останавливаются ни перед союзом с крупным капиталом, ни перед дружбой с бездуховными заграничными буржуями, ни перед террором в отношении своих же номинальных товарищей-революционеров по левому антикапиталистическому лагерю, ни перед причинением зла в промышленных масштабах своему любимому народу – ни перед чем.

Отмечу ещё то обстоятельство, что история народничества в России на самом деле вовсе не закончилась с победой большевиков. Кулацкая деятельность, подвиги бандеровцев и лесных братьев, идейное течение деревенщичества в интеллигентских кругах – это всё так или иначе наследование и продолжение линии «народного» «социализма». Мужик – образец духовности, справный деревенский хозяин – наш идеал, а если мы левее, то идеалом будет союз справных деревенских хозяев, которым никто не указ; главное же историческое зло – это «погубившие русскую деревню большевики». Секрет механизма подобных идеологий заключается в том, что мелкий буржуа в конце концов всё равно поддержит капитализм, но такой, где ему лично дадут развернуться в большого буржуя. Если вы поймёте это, вас не будет удивлять, что народник всегда борется против большевика куда охотнее, чем против капиталиста – ведь большевик обобществляет собственность, ликвидирует рынок и не оставляет в обществе места ни для какого буржуя, крупный он там или мелкий, неважно. Хуже того, большевик рано или поздно вытеснит даже последнее прибежище собственнического духа – кооператив.

Вывод прост. В крестьянской стране народник первоначально прогрессивен и полезен, так как он революционизирует крестьян, а ещё может взорвать какого-нибудь упыря-аристократа (пустячок, а приятно). Но затем, даже если народник победит и дорвётся до власти, он всё равно лишь перестроит капитализм на более модернистский лад. И про свою любимую игрушку самоуправляемых общин он тоже с высокой вероятностью позабудет – хорошо ещё, если просто проведёт приличную аграрную реформу.

Чтобы вы ещё лучше понимали, о чём идёт речь. В странах третьего мира народническим движениям регулярно удавалось создавать крестьянские армии, которые вели партизанские войны против своих правительств, добиваясь аграрной реформы. Взгляды на мир у них были те же – дайте нам землю, мы прекрасные люди, мы будем вместе её обрабатывать, когда убьём всех плохих, особенно помещиков. Результат обычно бывал очень скромным: либо эти армии в конце концов проигрывали, либо, если побеждали, то происходило указанное мной в предыдущем абзаце (Мексиканская революция – великолепный тому пример), либо они десятилетиями сидели и сидят в труднодоступных горах и джунглях и в лучшем случае действительно организуют на подконтрольной территории земельные кооперативы, посредством которых временно улучшают жизнь местных крестьян.

В порядке экзотического примера – если современной крестьянской армии скучно просто сидеть в джунглях, она может освоить постмодернистские метода пиара, и тогда в качестве бонуса ею будут очарованы «левые интеллектуалы» всего мира. Доказано армией сапатистов, что прячется в глухом углу полуразваленной Мексики уже тридцать лет, но при этом настолько знаменита в новолевых кругах, будто она как минимум совершила вторую мексиканскую революцию.

Стоит оно того? Может, лучше обратиться к несколько другим идеям?

III.9. Рабочее народничество, оно же рабочизм. Это та же фигня, вид сбоку. Разница с классическим народничеством заключается в том, что, во-первых, классовая теория принимается безоговорочно, а во-вторых, прогрессивным классом считается пролетариат (а чаще один его слой – фабрично-заводские рабочие). В остальном всё то же самое: рабочизм точно так же привносится в рабочую среду интеллигенцией, самая сущность взглядов – «дайте рабочим самим распоряжаться на предприятиях, рабочее самоуправление – наш путь в светлое посткапиталистическое будущее, рабочие – лучшие люди города».

Отечественная линейка рабочего народничества на самом деле тоже очень длинная, но, если специально об этом вопросе не задуматься, совершенно неочевидная. Для начала у нас есть группа внутрипартийных оппозиций эпохи первых лет революции. Левые коммунисты любили децентрализацию и беззаботно собирались воевать с кайзеровской Германией голым задом. Военная оппозиция возражала против строительства регулярной армии и предпочитала партизанщину. Децисты хотели фракционности и стихийщины во всяком управлении, включая хозяйственное. Рабочая оппозиция жаждала профсоюзного управления хозяйством и опять же самоуправления на предприятиях. То есть мы наблюдаем те же самые темы – автономизация трудовых коллективов (занимающих место земельных общин классического народничества), децентрализация управления, стихийное решение сложнейших организационных задач, склонность к партизанской войне и, кстати, террору (меня вот совсем не удивляет, что остатки тех оппозиций к тридцатым годам обратились к эсеровским методам).

Во время обсуждения черновика данной статьи мне подсказали, что рабочистская идеология в предельном своём выражении существовала в двадцатых годах в Германии и некоторых других европейских странах под именем «рэтекоммунизма», рассматривавшего как буржуазность, бюрократизм и вообще нетерпимые порождения старого мира любые политические структуры, кроме горизонтальных объединений рабочих коллективов и формируемых ими советов. Анафеме предавались даже профсоюзы. Естественно, эта идеология отличалась крайним антибольшевизмом, естественно, что её представители, подобно нашим рабочистским деятелям, впоследствии смыкались с троцкизмом, который после середины двадцатых мимикрировал как раз под подобные идеи.

В эпоху оттепели мы увидели похожие черты в деятельности Хрущёва, но это более сложное явление, и о хрущёвщине я скажу несколько позже. Тема «рабочий – соль земли» проходила красной нитью через всю советскую пропаганду от начала и до конца советской власти – и, пожалуй, пропаганда с этим основательно пережала. На перестроечных митингах рабочисты проявили себя даже более явно, чем деревенщики: если о погибели русской деревни от большевистских лап причитала в основном интеллигенция, то песенки о том, как рабочему мяса недокладывают, мы в исполнении доподлинных рабочих и услыхали – роль, сыгранная в перестройку шахтёрами, давно стала притчей во языцех. Это, кстати, происходило не только в СССР – смотрим, например, на польских судостроителей. В конце перестройки на предприятиях массово вводилось самоуправление вплоть до выборности директоров, а в начале девяностых членам трудовых коллективов раздавали акции приватизирующихся предприятий. Рабочизм был просто кристально чистым, поэтому при случае я всегда спрашиваю его адептов – как они, довольны ли результатами применения своих идей на практике?

Из современной российской реальности рабочизм тоже никуда не девался. Когда Коммари (известный левый ЖЖ-блогер) рассказывает нам, что он всегда за Плохо Одетых Людей, что бы те ни делали – это оно; точнее, это преломление рабочизма в голове отдельно взятого человека. А когда всем известный профессор Попов заводит целую партию (Рабочую Партию России), в которой устраивает натуральный культ фабрично-заводского пролетария, дискриминирует членов партии иного социального положения и вкладывает фанатам в головы безумные идейки типа «услуга – не товар!» – это уже формирование какой-никакой, но организованной политической силы всё на той же идейной базе.

Может ли рабочее народничество играть положительную роль? Думаю, по той же схеме, что и народничество классическое – пока на дворе капитализм, рабочист хотя бы революционизирует рабочих; ну а потом он неизбежно займётся чёрт знает чем. Другое дело, что это явление, видимо, гораздо более узкое – я не уверен, водится ли сегодня такой зверь за рубежами нашей бывшей Родины в заметных количествах. С ходу можно назвать Мондрагонскую корпорацию – союз рабочих кооперативов в Басконии; может быть, где-то ещё есть что-то подобное.

Подведём черту под очень схожими 8-м и 9-м пунктами. Классические народники и рабочисты – это течения до революции не слишком полезные, а после неё – весьма и весьма вредные. Рядовой адепт движения не видит дальше своего крестьянского/рабочего носа и земельного/промышленного кооператива. Но кооператив – хозяйственная форма, непригодная даже для того, чтобы быть основой достаточно крупного капиталистического хозяйства и общества. Поэтому народническая концепция на практике даже не просто неустойчива, но нереализуема: буржуазные хозяйствующие субъекты постоянно стремятся к конкуренции, а в ходе и по результатам конкуренции – к укрупнению, коллективное хозяйство по той же причине стремительно превращается в частновладельческое, а глобальность капиталистического хозяйства быстро приводит к выстраиванию иерархических производственных цепочек. Социализму же кооператив как идеал попросту сущностно противоречит, потому что социализм подразумевает единое ведение народного хозяйства в общих интересах, а не конкуренцию и шкурничество частника, будь те частники индивидами или группами индивидов. Ну а предводитель народнического/рабочистского движения, если он не идеалист, добивается власти, совершенно не собирается преодолевать капитализм по-настоящему и в самом лучшем случае просто немного улучшит буржуазные порядки после своей победы. Абстрактно говоря, за те же деньги простому человеку выгоднее даже социал-демократ – он-то обещает мелкие улучшения без всяких революций, войн и потрясений.

III.10. Антиимпериалистическое народничество. К этой группе относятся разнообразные национально-освободительные движения, принципиально отличающиеся от простых народников тем, что они, стремясь изгнать из своей страны капитал государств первого мира, изначально вынуждены мыслить в общенациональных масштабах и изрядно антикапиталистическом направлении. Это устраняет общинно-кооперативную узость взглядов и вообще значительную часть народнических пороков, обещает более серьёзные общественные преобразования после победы. Тем не менее, самая суть остаётся: есть хороший Наш Народ, который угнетают вон те заморские козлы, и если мы козлов прогоним, то всё сразу станет чрезвычайно хорошо. Что именно мы будем строить после победы над козлами, остаётся несколько на периферии внимания, а потому, как только дело доходит до строительства, строится чаще всего тот же самый капитализм. Пока существовал соцлагерь, активно влиявший на мир, этот капитализм мог быть изрядно левым (смотрим на всякие африканские и азиатские «народные демократии» послевоенной эпохи), но сегодня обычно и того нет, да и национально-освободительных движений в прежнем виде в общем-то тоже нет.

Тем не менее, этот путь иногда давал любопытные плоды, поскольку общенациональный масштаб деятельности и существование соцлагеря принуждали революционеров двигаться от народничества к госкапу и марксизму. В качестве самого «народнического» результата можно назвать ливийскую джамахирию; её финал недвусмысленно и веско говорит нам, чем заканчиваются опыты с коммунами, стихийщиной, кооперативами и прочей подобной народнической мурой, если вас не прикрывает извне стальной щит реального социализма. В качестве самого левого результата без перехода в социализм возьмём, наверное, баасистскую Сирию, но тут мы уже упираемся в проблему неспособности позднего СССР по-настоящему большевизировать союзников, потому что он и сам большевистским уже не был. В поисках же самого «госкаповского» результата следовало бы отправиться в таком экзотическом направлении, как левый фашизм; об этом я сейчас скажу поподробнее.

Националистический мотив в национально-освободительном движении присутствует по определению. Ещё в нём часто участвует крупная национальная буржуазия (ну, в те времена, когда в третьем мире ещё существовала национальная буржуазия). Такое сочетание запросто даёт на выходе даже не просто модернизационный правый госкап, но именно фашизм (с пропагандой национального единства вместо классовой борьбы, с террором против граждан, вождизмом, милитаризмом, национальным, религиозным, политическим подавлением). Этот фашизм, тем не менее, до определённого момента (пока крупная буржуазия идентифицирует себя в первую очередь не как буржуазию, а как государственных лидеров, или пока модернизация не исчерпала свой потенциал) на самом деле отвечает интересам подавляющего большинства населения, что делает подобный режим самым левым из всех теоретически возможных фашизмов. Самый очевидный и яркий пример – это, конечно, баасистский Ирак; ещё к этому же ряду в какой-то мере можно отнести насеровский Египет и раннюю перонистскую Аргентину.

Если же ведущую роль в коричневеющем национально-освободительном движении перехватит у национальной буржуазии радикальная левацкая интеллигенция, то мы можем получить и антимодернизационный левый фашизм, внедряющий не госкап, а классическое народничество, притом очень свирепыми методами. Как вы понимаете, такими удивительными свершениями запечатлели себя в истории красные кхмеры.

Ну и, наконец, национально-освободительное движение может перейти от народничества к большевизму, и это сразу даст ему +100 к прогрессивности и успешности. Кубинская революция добилась своих выдающихся результатов лишь потому, что вовремя обратилась к большевистским идеям – марксизму, роли партии, централизации, организованному социалистическому строительству в общегосударственных и даже межгосударственных масштабах (экспорт революции, международная медицинская помощь, координация сотрудничества левых стран Латинской Америки). Здесь таится вершина потенциала народника: это не обязательно какой-нибудь омерзительный Савинков или там Панчо Вилья, это не обязательно осёл-рабочист, это не обязательно неудачливый наполеон Саддам Хусейн. При благоприятных на то условиях народник может вырасти и в товарища Фиделя, но для этого он должен перестать быть народником.

Под этим заголовком нужно ещё упомянуть городских партизан (ведь в первую очередь это тоже форма национально-освободительного движения), но тут всё несколько неоднозначно. В реальности RAF (западногерманская «Фракция Красной Армии») и аналогичные менее знаменитые организации так и не вышли за пределы причудливой смеси из антиимпериалистического народничества, маоизма, новолевых идей, а перспектив у их деятельности не было никаких; но вообще говоря, в других условиях (при большевистском Советском Союзе) они могли проникнуться более правильными идеями и действовать в интересах распространения большевизма, мостя дорожку к приходу армий ОВД. Здесь у нас та же история, что и с союзными СССР недосоциалистическими странами – будь другим сам Союз, они бы не были НЕДОсоциалистическими…

В итоге с антиимпериалистическим народничеством наблюдается та же история, что и с госкапом – несмотря на свой в принципе прогрессивный и в какой-то мере перспективный характер, само по себе оно неустойчиво, перед ним стоит выбор, идти ли в большевизм, отвергнув буржуазные стремления (и тогда вместо народнических экспериментов будет строиться настоящий социализм), или идти в свой «социализм» с кооперативами и мелкой буржуазией (и тогда однажды заявится в гости буржуазия крупная и перестроит всё на привычный лад большой дубиной – очень возможно, при поддержке местной мелкой буржуазии, которая при народниках лишена и жаждет шанса вырасти в крупную), или вовсе никуда от капитализма не уходить (и тогда основной результат борьбы будет заключаться в передаче власти от одной компании капиталистов к другой). Кроме того, в современном мире, где колониализм сменился неоколониализмом, а капитал стал ещё более глобальным, на антиимпериалистический вопрос вообще следует смотреть под несколько иным углом, но это уже другая большая тема, обсуждать которую здесь не место.

III.11. Анархизм. Тут много слов тратить не надо. Анархист, веря в «добрый народ», выступает за разрушение всякой вертикальной организации – а стало быть, за возвращение в первобытнообщинный строй. Анархо-капиталист при этом почти что понимает, что после этого в обществе воцарится тотальная власть социал-дарвинизма, и его ошибка заключается лишь в том, что ведь в реальности этот социал-дарвинизм вовсе не будет прикрыт внешне благообразными порядками развитого буржуазного рынка, а явит свой звериный оскал в самой первобытной форме. Анархо-коммунист же настолько глуп, что не ожидает даже и воцарения социал-дарвинизма — и бормочет что-то о добровольном взаимном ограничении свободы и добровольной взаимопомощи как неизбежных принципах жизни каждого члена общества в отсутствие угнетающей его власти. Слова ему оправданием не служат – де-факто всякий анархизм есть не крайне левое, а крайне правое течение, и неважно, понимает это анархист или нет. (Справедливости ради, здесь мы уже выходим за пределы области, где шкала «левый – правый» работает адекватно, но в известном приближении можно сказать, что уничтожение общественной организации означает полную свободу действий индивида в меру его сил, а это и является тайным идеалом капитализма, то есть воплощением правачества). Никакого положительного зерна в анархизме нет, и не ищите даже; политически это абсолютное зло, с которым у коммуниста нет и не может быть никаких точек соприкосновения.

На практике анархический идеал, впрочем, нереализуем. В любом Сомали ситуация очень быстро переходит от первоначальной анархии к самой банальной иерархии: неограниченное право сильного тут же ограничивается правом другого сильного, и вот иерархия снова с нами. Но даже если мы возьмём неких фантастических абсолютно добросовестных и сознательных людей, принципиально и категорически отвергающих насилие, то ведь одно только горизонтальное взаимодействие между отдельными членами общества предельно нерационально – поэтому в обществе сложатся устойчивые связи, гласные и негласные правила, которым ввиду удобства будут подчиняться все (и мы опять получим власть вместо безвластия), а на кого-то очень быстро переложат большую часть организаторских функций в силу его способностей и склада характера (и власть окажется ещё и персонифицирована). В этой связи забавно отметить статус Махно в махновском анархистском движении и культ батьки у нынешних анархистов – да-да, мы видим, как в анархистской среде нету власти и не нужны вожди…

Часть 1
Часть 2