Романтика в советской жизни
и её метаморфозы

Павел Краснов,
Михаил Шатурин

Часть 1, Часть 2.

Введение

Советское общество было не просто самым романтичным во всей человеческой истории, пожалуй, оно было единственным, включавшем в себя романтику в качестве важнейшего структурного элемента. Это закономерно, потому что его строили как раз революционные романтики, мечтавшие о том, что в те годы казалось недостижимом– о справедливом обществе, о полёте к звёздам, о создании гармоничного нового человека.

Приговоренный к смерти революционер-изобретатель Кибальчич в камере смертников в последние дни своей жизни пишет не письма родным и не прошения о помиловании: он лихорадочно рисует чертежи реактивного межзвездного аппарата, о котором мечтал всю жизнь. Зная что царские крючкотворы могут сохранить чертежи для потомков в его личном деле, он торопится нанести их на бумагу О звёздах и космических путешествиях мечтал и полу-глухой школьный учитель Циолковский, по ночам составлявший планы космических поселений и трассы межпланетных путешествий.

Великим романтиком был ближайший соратник и оппонент Ленина – Александр Богданов. Ещё в 1907-м году он написал очень популярный тогда фантастический роман «Красная Звезда» про полёт на Марс, где уже построен коммунизм. Основатель первого в мире Института Переливания Крови Александр Богданов погиб, проверяя на себе научный опыт.

Разрушенная, нищая, голодная лапотная крестьянская страна мечтала о звёздах. Только вчера научившаяся грамоте крестьянская молодёжь и дети городских работяг взахлёб читали «Аэлиту» А. Толстого. Прототипом конструктора межпланетного корабля инженера Лося из «Аэлиты», был тот самый Фридрих Цандер. Смертельно больной неизлечимой формой туберкулёза он работал почти до самого последнего дня, успев сделать невероятно много. Его личным девизом было «Вперёд – на Марс!», а предсмертное письмо товарищам и коллегам заканчивалось так: «Вперед, товарищи, и только вперед! Поднимайте ракеты все выше и выше, ближе к звездам...»

   Фридрих Цандер

В СССР впервые появилось общество, в котором быть «просто обывателем» стало неуютно, как сейчас говорят - «не круто». Образцом для подражания были не «умеющие жить» расчетливые циники, а герои, первопроходцы, ученые, исследователи. Разумеется, «советских мещан» хватало всегда, но культурную гегемонию они потеряли надолго. Обыватель подразумевался отживающим видом, а человеком будущего – крылатый мечтатель, отчаянный первопроходец, воин, дерзкий учёный, геолог, лётчик, покоритель океанов и космических пространств. Великие ожидания помогали миллионам людей пережить тяжелейшие годы после Гражданской, романтикой были наполнены первые пятилетки.

Потом была Война и мучительно трудное отстраивание разорённой страны. Казалось бы, после такого всякая страна должна бы расстаться со своей романтической юностью, повзрослеть, остепениться. Но не тут-то было! Люди, которые лишь вчера стали покупать продукты без карточек, которые всё ещё носят пальто, перешитые из старых шинелей, готовы вести бесконечные споры о будущем, которого не застанут. Советский атомный проект, выросший из суровой необходимости выживания перед лицом ядерного шантажа, породил новый каскад мечтаний: от желания «проникнуть в тайны», до картин нового мира, преобразованного чудесными источниками энергии. Вслед за идеалистами «физиками» появились их тогдашние оппоненты «лирики». Затем был Первый Полёт в Космос. И знаменитая фраза о том, что «и в Космосе нужна ветка сирени». Удивления заслуживает не только то, что страна, ещё не так давно отсталая и безграмотная, к тому же полуразрушенная во время войны, смогла первой начать освоение Космоса, но и то, как она это делала. Нет бы видеть этом очень перспективный бизнес, рассматривать Космос как выгодную инвестицию! Но массовое советское сознание было увлечено вовсе не этим: «…И на Марсе будут яблони цвести!» пели в песне тех лет. Даже В.Войнович, ставший впоследствии сальным шутом-антисоветчиком, не мог в то время удержаться и не написать: «Я верю, друзья, караваны ракет//Помчат нас вперёд от звезды до звезды.// На пыльных тропинках далёких планет//Останутся наши следы.» В Белоруссии в свекольно-льняном Дзержинском районе есть друг рядом с другом две обшарпанные деревеньки, бывшие колхозные усадьбы. Называются они Марс и Юпитер... Трудно ли догадаться, в какие годы они были построены?!

"Авиамоделисты". Алексей Пахомов. 1935   

Очевидно, что романтика оказалась одной из важнейших скреп советского сознания и его же болевой точкой. Изучив эту вот отдельно взятую особенность советского мироощущения, лучше поняв анатомию советской мечты, мы узнаем больше про силу и про слабость Советского проекта. Как отмечалось не раз, в разрушении Советского Союза использовалось очень многое из того, что составляло основу его же идеологии и жизни. Так в работах С.Г. Кара-Мурзы подробно анализировалась роль марксизма в построении антисоветской идеологии. В данной статье мы постараемся рассмотреть отдельно историю романтической тяги, «генетически» присущей советскому человеку. Мы попытаемся доказать, что именно по романтической составляющей советского сознания разрушители страны нанесли ряд прицельных ударов. И одновременно ухитрялись цинично использовать устремления советского человека «к высокому». Это происходило как в хрущёвские времена, так и в позднем, «предсмертном» СССР. Из народа-героя постепенно, но целенаправленно сделали бескрылый народ обывателей. Трусоватые и недалёкие кремлевские лидеры подменили истинные романтические ценности идеалами жвачного существа, «коммунизм – это гуляш на каждом столе». Постепенно пришли поколения безвольных мещан-жевунов, безучастные ко всему, что не касается их желудка, гениталий, дешёвых обезьяньих амбиций, живущих сиюминутными эмоциями и мелкой, «животной» жизнью. Это та самая порода ничтожеств, правящих ныне остатками великой страны.

20-е годы

В 1917 году, когда только свершилась Великая Октябрьская Революция в холодной и голодной Москве американский военный журналист Джон Рид брал интервью у Ленина, и тот рассказывал, как через несколько десятилетий в дома будет приходить «электрическая газета», как поплывут корабли, движимые ядерной «силой радиоактивности». Чтобы это сделать реальностью и в 1921 году по указу Ленина был организован Радиевый институт. Пораженный романтизмом первого руководителя Советского Государства журналист так и назвал его «кремлёвским мечтателем», подразумевая, что ничего этого не будет. Буквально в тех же выражениях отзывался о Ленине и знаменитый писатель-фантаст Герберт Уэллс.

В том же 1921 году Ленин встретился с другим космическим мечтателем – с инженером Цандером. Встреча произвела сильное впечатление на великого учёного. Позже он вспоминал: «В. И. Ленин спросил меня: — А вы первым полетите? Я ответил, что иначе и не мыслю, так как должен показать пример, а после меня смело полетят другие. В конце беседы Владимир Ильич крепко пожал мне руку, пожелал успеха в работе и обещал поддержку.» Уточним, что разговор этот происходил в стране, разорённой семью годами непрерывных войн. «Можно ли представить себе более дерзновенный проект в этой огромной равнинной, покрытой лесами стране, населенной неграмотными крестьянами, лишенной источников водной энергии, не имеющей технически грамотных людей, в которой почти угасли торговля и промышленность?» - это Г. Уэллс писал не о межпланетных перелётах, а о гораздо более скромных планах электрификации всего лишь двух районов…

Все антисоветчики, как либералы, так и «белые патриоты», твердят нам про культурную катастрофу, вызванную «октябрьским переворотом». Мол, пришёл хам и не дал ни вальсы Шуберта дослушать, ни французской булкой похрустеть. Давайте разберёмся, как выглядела «культурная катастрофа» на самом деле. Не будем касаться таких мелочей как обучение грамоте десятков миллионов безграмотных в кратчайшие сроки – разговор у нас о месте романтики в культуре 20-х годов. А что это, кстати, такое – романтика? Можно определить её как стремление к трудностям, выбор «нелёгкого пути» из идеалистических соображений. Но как быть, если все пути в данное время нелегки? Очевидно, в таком случае следует обратить внимание на то, как люди переносят невзгоды, что их при этом занимает, из чего складывается культурный фон их жизни. Такое определение существует, кстати, и в словаре Ушакова: «Романтика - элемент чувства и эмоциональной оценки в чем-н. То, что создает эмоциональное, возвышающее отношение к чему-н.» Вот, например, бытовые зарисовки того времени, оставленные сыном торговки жареными семечками, замечательным поэтом Михаилом Светловым. С присущей ему иронией Светлов пишет о том, как первые комсомольцы буквально бредили стихами. Голод, тиф, постоянная опасность бандитского налёта… Но с упорством непонятным для потомков, ребята и девчонки, среди которых практически не было потомственных интеллигентов, организуют бесконечные литературные вечера и поэтические турниры. Разумеется, появились «полчища графоманов и буквально отравляли жизнь». Смешно? Да уж не смешнее чем мания организовывать «бизнес-треннинги» и полчища мерчендайзеров… Тогда же Светлов знакомится с сыном магазинного приказчика Эдуардом Багрицким. Знакомятся они, кстати, весьма типичным для той среды и той эпохи способом: один незнакомый человек в коридоре института предлагает другим незнакомым людям послушать написанные им стихи… Формат этой статьи не позволяет анализировать саму поэзию. Но многие из тех, кому сейчас больше 40 лет, свои первые представления о Гражданской войне получили, в том числе и из строк Багрицкого, включённых в школьную программу.

Кто же не помнит эти строки! Так видели в те годы окружающую действительность выходцы из пошлой мелкобуржуазной среды, такие как Багрицкий. Потому, что выйти из неё было проще всего именно тогда! А вот описание окружающей повседневной жизни, оставленные другом Багрицкого, писателем Константином Паустовским. Вместе с товарищем он живёт зимой в неотапливаемой комнате, где постоянно стоит мороз. Иногда вместе выбираются на добычу дров: «Я хорошо помню наши ночные походы за дровами, Сначала мы ходили днём на разведку и выискивали дачу, где ещё не все деревянные части были разворованы. При этом Яша вёл со мной очередной запальчивый спор о подлинности пьес Шекспира или об экономических последствиях Версальского мира». (Мы советуем сравнить это с набором тем, которыми нынче потчуют нас сидящие в тепле вальяжные теле- и радиоведущие «духовно возрождённой России».) Кстати, оба были не восторженными юнцами, а людьми в возрасте около 30 лет. Дело, очевидно, в самой атмосфере 20-х, действовавшей таким образом, что «опухая от голода, мы всё же чувствовали слабый запах первого цветка за окном дворницкой и радовались этому».

На всё это можно возразить, что, мол, поэты и писатели – народ особый, блаженный. Судить по ним обо всей эпохе некорректно. В таком случае, обратимся к массовой культуре того времени. Например, тот же Паустовский работал в редакции одесской газеты «Моряк». Как следует из названия, газета была адресована не высоколобым эстетам, а морякам – «от капитанов дальнего плаванья до кочегаров и гальюнщиков». На ней даже лозунг был: «Пролетарии всех морей – соединяйтесь!» И что же интересовало этот контингент читателей в те годы? Для «Моряка» переводят «стихи полузабытого французского поэта-матроса Тристана Корбьера», там же печатают старинную рукописную книгу «Библия моряка», состоящую из морских легенд… Такая, вот, была в те годы «совковая пропаганда». «Газета расходилась мгновенно. Номера «Моряка» буквально рвали из рук.»

Учёные и инженеры, романтики науки, работали для молодой Республики по велению души так, как не будут работать ни за какие деньги. В результате разорённая страна быстро отстраивалась и обновлялась. Но главные сражения были ещё впереди.

30-е годы

В самом конце 20-х началась индустриализация, которая с первых же дней стала восприниматься как гигантское поприще для людей, жаждущих романтики. Отметим важнейшую черту советского сознания: отдельная личность не должна была ни противопоставляться общему потоку жизни, ни подавляться им. А многократно усиливаться, входя в резонанс с «пульсом времени». Это очень тяжело понять нам, воспитанным на противопоставлении «личности» и «толпы». «А умный в одиночестве гуляет кругами, //Он ценит одиночество превыше всего», пелось в известной песенке 80-х. Но яркие люди 30-х не желали «гулять кругами в одиночестве»! Теперь, когда первоначальный голод утолён, становится возможным говорить о романтике как выборе более трудных жизненных целей. Тут-то мы и сталкиваемся с «культурным барьером» между привычным для нас миром, и молодой Республикой Советов. В наше время «романтика» носит преимущественно эскапистский характер, т.е. является попытками бегства от цивилизации. А для людей 30-х она, наоборот, была борьбой за цивилизацию!

Мальчишки тех времён просто «болели» небом и авиацией. В 30-х дети Советского Союза рвались стать лётчиками или полярниками так же рьяно, как их европейские или американские сверстники мечтали о карьере адвоката или банковского клерка.

Вся страна знала лётчиков-героев, спасших других героев – «челюскинцев», перенеся их с затёртого льдами корабля на Большую землю на самолетах, они стали первыми Героями Советского Союза.

По всей стране строились парашютные вышки, они стояли в любом маленьком городе, их возводили даже в крупных сёлах. Трудно было найти городского советского мальчишку, не прыгнувшего с парашютом. Десятки тысяч советских парней и девчонок поднялись в небо на планерах, они проходят на хрупких безмоторных аппаратах из фанеры и ткани через грозовые облака прямо сквозь вспышки молний и зоны турбулентности, взлетают с весеннего льда, в мороз, ночью, в туман, проходят через ущелья кавказских гор, проводят беспосадочные полёты в десятки часов.

   С.П. Королев у своего планера СК-3 "Красная Звезда", 1930 г. На этом планера В. А. Степанченок три раза подряд выполнил мертвую петлю.

Советский планерист Сухомлин совершил беспосадочный полёт длиной более 38 часов. В 1934г. планеристы Симферопольской авиашколы провели в первый в мире эксперимент по преднамеренной катастрофе планера в полете. Планер разрушился в воздухе, а пилот Анохин приземлился на парашюте, это стало мировой сенсацией.

Планер «Рот Фронт – 1» Олега Антонова, над которым провели эксперимент по разрушению вибрацией в полёте (флаттером)

****Фотография 24-летнего Сергея Анохина сразу после приземления на парашюте. По профессии он был водителем автобуса.

В 1939 г. советская планеристка Ольга Клепикова, стартовав на планере в Москве, приземлилась через 8 часов около Сталинграда, установив абсолютный мировой рекорд, не побитый 38 лет. Все они были любителями, а не профессиональными лётчиками. Сталинский СССР впервые в мире давал возможность всему народу творить, создавать, действовать и они становились в дальнейшем пилотами, конструкторами, инструкторами. Полётами на планерах начали свой путь к небу авиаконструкторы Ильюшин, Антонов, Яковлев, Туполев, Гуревич, конструкторы космической техники Тихонравов и Королёв и многие другие. К началу Великой Отечественной из 18 мировых рекордов 13 были советскими (более двух третей). Для сравнения – в 70-е, в тихие времена Брежнева доля мировых рекордов у советских планеристов была уже чуть более четверти, а сейчас среди мировых планерных рекордов отечественного нет ни одного. Что и говорить - вполне заметная связь между духом и ростом страны и стремлением покорять небо. Маршал авиации Покрышкин вспоминал: «Я лично начал летную жизнь на планерной станции подобно тысячам других советских юношей. Большинство летчиков соединения, которым я командовал в дни Великой Отечественной войны, воспитывалось в аэроклубах, все они начинали с планеризма».

Первый слет советских планеристов, Крым, Коктебель, Узун-Сырт 1923***

В 1932 году сын рабочего Александр Покрышкин поступает в школу авитехников, все выходные проводит в планерном кружке ОСОАВИАХИМа около Перми. В 1934 на курсах в Ленинграде вместе с такими же яростными энтузиастами строит авиетку – миниатюрный сверхлёгкий самолёт с мотоциклетным мотором. В последний момент начальник кружка вместо Покрышкина сам отправляется в первый полёт со льда Финского залива, авиетка падает, с тяжелейшими травмами он, военлётчик, оказывается в больнице. В 1935 году Покрышкин создаёт планерный кружок из рабочей молодежи консервного комбината в станице Крымской, строит планер собственной конструкции, падения, неудачи, травмы и даже гибель товарищей не останавливают неистовых романтиков неба. Про таких людей иногда говорят, что они «и саму смерть перешутят». …После того, как мировой рекордсмен планеризма, лётчик Дмитрий Кошиц потерпел аварию на лёгком спортивном самолёте конструкции Сергея Ковалёва, но спасся, то конструктор (который ко всему прочему умел сочинять стихи) подарил пострадавшему пилоту свою фотографию с такой надписью: «У разбитого корыта // Собралася вся семья. //Личность Кошица побита, // Улыбаюсь только я».

Кто им разрешил все это вытворять при «удушающей инициативу административно-командной системе»? Да никто! Советскому человеку не нужны разрешения и лицензии, чтобы подняться в небо. Уже в начале 30-х годов в стране было более 30 планерных школ и несколько сотен кружков. Кто давал им материалы? Покупали на собранные взносы, да - именно при «тоталитарном совке», им помогали заводы – фанерой, перкалем, крепёжными деталями, помещениями. Государственные организации помогали средствами, институты и военные училища - специалистами.

Из штурмовавших небо, океан и льды отважных романтиков, выковывалось стальное поколение, выигравшее Войну, отстроившее страну и вышедшее в космос. Отважное, непокорное и романтичное, люди несгибаемой воли и горячего сердца. Только в воображении идиотов, проживающих жизнь перед ТВ, это были «рабы». Психология тех поколений составляли полную противоположность рабской, она напоминала, в чем-то, психологию римских легионеров – добровольная железная дисциплина, невиданная стойкость, мужество. Люди такого склада добровольно клали голову под топор своего ликтора, потому что он был олицетворением своего закона, который пусть может и ошибаться, но не подлежит обсуждению и в то же время выдерживали самые лютые пытки врагов. А кроме этого было чисто русское стремление к справедливости и правде. Они не боялись ни бога, ни черта, ни начальников, ни немцев, ни японцев, никого вообще.

Александру Покрышкин мог запросто сказать своему непосредственному начальнику: "Чушь не порите!" Начальник его ненавидел всеми силами души, строил пакости, вызывал комиссию за комиссией, а Покрышкин стоял на своём. Попробуйте сказать подобное своему начальнику при «демократии» и «свободном рынке». Это к вопросу, кто же раб на самом деле.

В 1937 году сослуживца тогда ещё просто никому не известного лётчика Саши Покрышкина арестовали по ложному обвинению. Хозяйка дома, где он квартировал, тут же выгнала «семью врага народа» на улицу. Покрышкин увидел её, растерявшуюся и сидящую на улице с детьми, отвёл в авиаклуб и дал ключ от актового зала – пока пожить. «Что ты, с ума сошёл?! Врагам помогаешь, самого посадят!» - зашипели «добрые советчики». «А я никого не боюсь! Смерти не боюсь, а тюрьмы тем более.» - ответил Покрышкин. Молодые авиапланеристы-комсомольцы категорично поддержали его решение. Через несколько дней «там» разобрались, лётчика выпустили с извинениями, а клеветников арестовали.

Такими их и воспитывали. Вспомните фильм про Чкалова – непокорного, неистового, великого мастера своего отважного «воздушного хулигана», не вылезавшего с гауптвахт, бесстрашно спорящего с начальством, кумира советских мальчишек и образца для подражания молодых лётчиков. В фильме есть вырезанные в хрущёвские времена слова «Не разрешат лететь – до ЦК дойдём, до самого Сталина!»

Раб это тот, для кого сохранить жизнь важнее всего, кто готов сохранить её ценой подлости, унижения, предательства. Тот, кто не боится смерти и готов отстаивать свою точку позицию любой ценой – это элита.

Романтики железного поколения жили так же, как говорили, писали и чувствовали.

Автор этих стихов, Павел Коган, мечтавший о Республике Земшарии «от Японии до Англии», жил так же цельно и сильно, как и писал. С детства имевший слабое здоровье, больной астмой, он изо всех сил боролся с болезнью как с врагом – занимался спортом, воспитывал и закалял себя, приучая к суровым условиям, пешком исходил всю центральную Россию и победил недуг. Непризывной, с началом Войны он сумел убедить врачей, что выздоровел и был взят на фронт, но только переводчиком – у еврейского юноши идиш, похожий на немецкий, был родным языком. На фронте он яростно добивался своего: оказаться на передовой. И вскоре стал командиром разведгруппы в одном из самых страшных мест Великой Отечественной – под Новороссийском. Смерть он встретил так же, как жил: когда его разведгруппа попала в засаду за линией фронта, он погиб, прикрывая ее отход. Стихи писал для себя, при жизни не публиковался, стал известен только после смерти, когда близкие люди отнесли в редакцию его стихи. Видение мира с юношеской страстью, непримиримостью ко всякому злу и несправедливости, железная воля и несгибаемость - это и есть поэтика Павла Когана:

Такими были те, кого либеральные идиоты называют сегодня «сталинскими рабами».